Интервью с князем Шаховским

История отечественной религиозной философии двадцатого столетия полна драматических событий, поскольку русская мысль никогда не была оторвана от действительности. Последние два десятилетия мы наблюдаем, как великие имена и большие идеи переходят из разряда запрещенных в хрестоматийные. Русская религиозная философия возвращается в Россию книгами, рукописями, свидетельствами.

Отрадно, когда подобные свидетельства сохраняются и передаются на высоком профессиональном уровне гуманитарного знания.

Корреспондент Ирина Тишина встретилась с доктором историко-филологических наук, заслуженным профессором нескольких французских университетов, профессором Свято-Сергиевского православного богословского института в Париже и Русской духовной семинарии во Франции, князем Дмитрием Михайловичем Шаховским.

Дмитрий Михайлович Шаховской родился в 1934 г. в аристократической семье, князь. Профессор Университета Верхней Бретани в Рене, доктор историко — филологических наук.  Русский генеалог и издатель многотомника «Российское общество и дворянство», ученик выдающегося русского генеалога Н.Ф. Иконникова. Профессор истории русской церкви и русской философии Свято-Сергиевского богословского института в Париже. Выпускающий редактор «Русской зарубежной газеты», издающейся Центром русского языка и культуры в Париже.

Один из членов-учредителей и вице-президент движения за поместное православие русской традиции в Зaпадной Европе (2004). Проживает во Франции.

От раскола к единству

— Дмитрий Михайлович. чем, на ваш взгляд, особенна история русской мысли в целом?

— История русской философии — это почти всегда поиск бога . Интересуясь русской мыслью, равно как и отечественной историей, нельзя пройти мимо духовности.

Что спасало, что поддерживало русских на протяжении многих веков? Эсхаталогический образ мышления: все, от простолюдина до царя, смотрели в будущее и думали о спасе нии. Секуляризация ослабила остроту эсхатологического ожидания, но основная мысль русской философии — поиск настоящей сущности — осталась неизменной.

— Но именно период до секуляризации — с ХI по XVII вв. — в учебниках истории русской философии, как правило, называется «предысторией русской философской мысли». Говорили. что Русь на этапе «Повести временных лет» знала слово «философия», и это уже хорошо. Когда, по вашему мнению, родилась отечественная философия?

— Действительно, считается, что самое главное в философии — это система; если нет оригинальной систематизации, то нет и философии. Например, в книге отца Василия 3еньковского «История русской философии» русская философская мысль рассматривается с XVIII в., и то очень осторожно. Но когда мы читаем древнерусскую литературу, то понимаем: в каждом тексте религиозная мысль тесно переплетена с заботами о человеке, о его жизни.

Следовательно, это не только литература, но и философия в том числе. Возьмите «Слово о законе и благодати» митрополита Иллариона Киевского,
творчество Владимира Мономаха. В свое время на меня очень повлияли сочинения князя Курбского — основоположника понятия «Святорусская земля», — «Святая Русь», еще в дореволюционном издании. Помните знаменитую переписку Ивана грозного с князем Курбским? В этой переписке важны не столько исторические и политические моменты, сколько обеспокоенность Ивана Грозного своим спасением. Князь и царь призывают друг друга свидетельствовать на Страшном суде. Трудно найти что-то более впечатляющее.

— А «Житие протопопа Аввакума,»? У раскольников, по словам Булгакова, «эсхатологическая паника» проявилась особенно ярко.

— Да, согласен. Я всегда питал огромное уважение к раскольникам. Это, увы, очень обидная история, греки в лице патриарха Антиохийского толкали бедного Никона на реформы, тогда как раскольники боялись самого страшного — десакрализации. Я говорил об этом с владыкой Никодимом, митрополитом Ленинградским и Новгородским, когда зашла речь о замене церковных текстов на старославянском языке. Владыка сказал:

«Когда внедряешь что-то новое , надо думать о том, как не разъединить людей, но объединить».

Разногласия — первый этап, второй этап — раскол. К сожалению, это касается всех сфер нашей жизни.

Россия в сердце

— Да, раскол гражданской войны способствовал изгнанию из страны цвета отечественной философии. Но именно в эмиграции у русских религиозных мыслителей появляются их лучшие философские работы, происходят творческие откровения. Как бы вы объяснили этот феномен?

— Для русских мыслителей, оказавшихся в эмиграции, характерен не только общий философский настрой, но прежде всего настрой патриотический. Они горячо любили свою родину и поддерживали себя своим христианским, чисто православным духом. Находясь в тяжелейших условиях, они сохраняли веру в свое отечество, думали о его будущем, о его спасении. Все мышление Ильина было направлено на воссоздание духовной России, и вера, в «грядущую Россию», стала основой его мировоззрения.

Бердяев, находясь в либеральной по духу Франции, стал на другой уровень и написал совсем не большую, но , на мой взгляд, выдающуюся работу под названием «Философия неравенства» , Для меня Бердяев, извините за опрощение , философ и менно в этом смысле.

Митрополит Евлогий, возглавлявший Русскую православную церковь за рубежом. говорил, что русские философы того времени чувствовали Россию в себе.

— … и сделали многое , чтобы передать это ощущение молодому поколению …»

— Конечно, понимая, что все они в эмиграции надолго. Прежде всего надо было думать о духовном будущем молодых православных соотечественников. Вместе с эмигрантской общественностью, которая в середине 1920-x,  становится более организованной, философы издают журналы и учреждают в Париже особое учебное заведение — Свято-Сергиевский православный богословский институт.

— В чем же было его своеобразие?

— Богословский институт был задуман как учебное заведение высшего духовного образования, как духовная академия, но вместе с тем он выполнял и функцию ceминарии. Он практически создал первую когорту pycских священников в эмиграции , которые в основном происходили из интеллигенции или
из военной с реды. Это были люди тонкого ума, блестяще образованные, но, что самое главное — с богатым человеческим и жизненным опытом. Я бы сказал, что своими дyховными пастырями эмиграция порой была просто избалована .

— Кто же пестовал такие уникальные «кадры»?

— Практически весь цвет pycской религиозной философии: Карташов, 3еньковский, Федотов, Булгаков и другие видные мыслители. Богословский институт существует с 1925 г., и в его создании и работе участвовали многие, но, пожалуй, самую заметную роль сыграл Антон Владимирович Карташов. Ему особенно доверял владыка Евлогий, цeнил его опыт преподавания в духовной академии особый академический настрой. В течение первых десяти лет работы института Карташов выступал своеобразным стержнем, инициатором и организатором деятельности своих коллег, оставаясь в первую очередь
блестящим историком и богословом.

В 1956 г. Антон Владимирович написал удивительную книгу, которая дышит и эсхатологией, и действительностью — «Воссоздание Святой Руси». Интересно и необычно то, что в процессе написания он обсуждал ее со своими студентами, практически создавая ее вместе с ними. Мне кажется, что в России на эту книгу обратили мало внимания.

На русском по-французски

— Мы только начинаем оценивать духовное наследие эмиграции, в то время как Свято-Сергиевскому институту уже 87 лет … Все ли, заложенное «отцами»
за этот серьезный срок удалось сохранить «детям» ?

— К сожалению , после войны студенты-богословы перестали в большинстве случаев посвящать себя священству, хотя институт мог, как и ранее, выполнять функции семинарии . Когда я стал преподавать в институте (в 1981 г.). то уже не сколько десятков лет как обучение велось за редким исключением на французском языке. Новое поколение студентов в большинстве своем не знало русского языка. Моя специальность — история русской
православной церкви и история русской философии. Как можно преподавать эти предметы, не основываясь на источниках на оригинальном языке? Кроме того, научной литературы по истории православной церкви очень мало, на иностранных языках — по чти нет. Некоторые русские философы вообще не переведены . Появляются поколения, которые воспитываются на переводной литературе. Это очень мешает их развитию, их мироощущению и определенно их форматирует, но они этого даже не осознают.

— Это новое поколение — потомки русских эмигрантов, не знающие русского языка, или иностранные студенты?

— Не только русские по происхождению, но и арабы, cepбы, румыны, греки и другие национальности. Но три года назад произошло, как я считаю, чудо: Русская православная церковь создала в Париже семинарию. Я тоже там преподаю. Отбор слушателей очень жесткий. Семинаристы свое первое образование — чаще высшее — уже получили в России. И если в институте я читаю лекции на французском языке и перевожу русские и древнерусские тексты с листа, то в семинарии я просто даю ссылку и говорю: «Читайте!» . Это другой уровень, другой настрой. Для меня будет огромной радостью, если богословы и семинаристы станут общаться, помогать друг другу, в том числе и в более глубоком понимании оригинальных текстов.

— Очень сложно, наверное, прочувствовать в переводе, например, полные боли слова из воспоминаний отца Сергия Булгакова о его родных орловских Ливнах …

— К счастью, есть блестящий перевод почти всех произведений Булгакова, сделанный моим коллегой и другом — князем Константином Андрониковым. Сам я с трудами отца Сергия Булгакова познакомился еще в школьные годы. Я учился в католической школе в Париже и считал, что должен отстаивать свое православие.

За поддержкой я отправился в Богословский институт к моему будущему наставнику отцу Киприану Керну, который и порекомендовал мне прочесть книгу Булгакова «Апостолы Петр и Иоанн». Потом я прочел «Автобиографию» — и стал открывать для себя Булгакова, поражаясь его блестящему уму, его размаху.

— Вы имеете в виду пройденные им этапы от легального марксизма до богословия?

— Нет, я имею в виду размах его богословской мысли. В 1930-x гг. всех озадачил новый подход Булгакова к софиологии. Софиология отца Сергия подверглась резкой критике — и со стороны Русской зарубежной церкви, и со стороны Русской православной церкви. Даже изнутри архиепископии целый ряд лиц выступили против отца Сергия Булгакова. Его оппоненты считали, что он якобы открывает новый догмат или ставит свою точку зрения наравне с догматом. Я как историк уверен, что это отнюдь не так.

— Отца Сергия фактически обвинили в ереси …

— Да, хоть эта история и заглаживалась, но осадок сохранился до сих пор. Многие мои коллеги и сегодня с большим опасением относятся или просто отвергают софиологию отца Сергия Булгакова. Не надо отвергать, надо читать. Надо смотреть на этот вопрос с исторической точки зрения. Меня, например, поражает то, что софиологические приметы появляются в самые критические исторические моменты. Первоначально образ Софии пришел к нам из Византии и стал одним из главных образов Древней Руси. Посмотрите, где были построены Софийские соборы: Киев, Новгород, Полоцк. Печать Софии накладывалась почти на всю Древнюю Русь. Потом появилась и икона Софии Премудрости Божией, — сначала в Успенском соборе, затем и повсеместно во времена смуты. Мало кто обращал на это внимание. В конце XIX В. София появляется в трудах Владимира Соловьева и отца Павла Флоренского в моменты их духовного кризиса и даже отчасти — пророчески, отец Павел Флоренский писал о софийности, испытывая определенное «духовное беспокойство». На мой взгляд, говорить о премудрости Божией не значит создавать ипостаси с точки зрения богословия. Это лишь подчеркивает, что дух и мысли философа обращены к высшим началам, и для него это определенное стяжание силы. Недавно я приобрел книгу
очень талантливого советского византолога Сергея Аверинцева, который интересовался этим вопросом. Вообще, в России всем интересуются и берутся за всё.

Один из главных храмов русской эмиграции, собор Александра Невскою в Париже, был освящен еще в сентябре 1861 г.

По обе стороны

— Вы использовали в своей работе труды советских историков?

— Конечно. Могу назвать имена Веселовского, Тихомирова, Зимина, Шмидта, Бычковой , Синицыной и многих других . Их работы пополнили мои представления о прошлом. Например, книга Нины Синицыной «Третий Рим» — серьезная историографическая работа. В книге Иконникова «Максим Грек и его время» есть статья об эсхатологии, на которой я воспитывался. Я хорошо знал Петра Андреевича 3айончковского и много общался с ни м. Мне запомнилось его трепетное отношение к русской армии, ведь когда-то он был кадетом и любил щеголять привычками того времени.

Когда я бываю в России, то обязательно посещаю книжные магазины и каждый раз возвращаюсь домой с сумками, полными книг. Сейчас издается много интересного, и по моей тематике в том числе. Тиражи, конечно, небольшие , но тот факт, что историческая наука продолжает восполнять пробелы, свидетельствует о ее развитии.

— Что читаете сейчас для души?

— Читаю Георгия Федотова, который очень интересует меня, прежде всего своим историческим подходом к русской святости. Открываю для себя Василия Розанова,  который мне не был доступен ранее, кроме , пожалуй, «Опавших листьев», очень злободневный философ. И что приятно — его можно читать не подряд, его можно листать , перечитывать. У меня дома образовалась целая розановская полка.

— Есть ли за рубежом русские мыслители — потомки эмигрантов первой волны, чьи труды со временем могут оказаться на одной полке с Розановым?
Можно ли вообще говорить о том, что русская религиозная философия за рубежом развивается?

— Сегодня пользуются определенным успехом работы двух богословов, священников, которые ушли в мир иной: отца Александра Шмемана и отца Иоанна Мейендорфа. Он и оба жили в Париже, потом в Америке, и способствовали развитию Американского богословского института. Когда говорят о развитии
философии, то прежде всего ищут имена . Но что такое философия по своей сути ? Это способность людей мыслить. Им нужны определенные рамки, и они их создают. Разве идеи Фонда «Русски й мир», Фонда им. Андрея Первозванного и других подобных организаций — не философия? Это и есть новая русская философия, для которой характерно стремление применять свои идеи в действительности , не впадая в позитивистскую схему. Позитивистская философия уже не раз доказывала свою порочность: у вас есть идея, и вы эту идею насаждаете путем геноцида, оружия, политического давления, манипулирования массами. А философия по существу свободна и возникает на свободной почве.

Новое старое

— Но и идеи «новой русской философии» не все воспринимают одинаково …

— Безусловно. будут разногласия. Но главное, что появилось понятие «русского мира»: мы рассеяны. но по истокам мы принадлежим одному отечеству. Нам не надо устанавливать «мир в мире », нам надо вместе углублять нашу культуру. Конечно, наше сближение происходит не так стремительно, и реакция
соотечественников, приезжающих в Россию, неоднозначна. Многие воспринимали Россию как миф, но, приехав сюда , сталкивались с реальностью и разочаровывались.

Им казалось, что все отражается в каком-то кривом зеркале. А если мифа нет, то просто преодолеваешь определенные трудности, которые есть везде. В укреплении духовной связи соотечественников, конечно, положительный импульс должна дать церковь , в том числе строительством новых православных храмов за рубежом, однако и возведение новых храмов порой не обходится без разногласий. Например в Париже РПЦ собиралась
строить новую церковь, и по проекту церковь эта покрывается каким- то стеклянным колпаком: дескать, нужна модернизация . Но церковь не должна отдавать дань моде, мода быстро проходит. Можно перечислить ряд «модных» памятников в Париже , из — за которых некоторые ответственные лица теперь кусают себе локти: колонны в Пале-Рояле, которые облюбовали собаки и голуби, башня Монпарнас , бросающая тень на пол города, центр Помпиду и т. д. Французы первые укажут на такую церковь как на образец дурного вкуса, потому что всем нужны простота и  стилизация, а не десакрализация.

Главное то, что церковь необходима. Архитекторы же порой не задумываются над духом, им нужен памятник себе. Гарантированные отрицательные отзывы о таком строительстве России не нужны, и Франции, где происходит дехристианизация , — тем более.

— В последнее время мы действительно много гoворили о модернизации — модернизации экономики, призывая участвовать в этом и соотечественников
из-за рубежа. Но, к сожалению, в этих разговорах крайне мало упоминалась духовная составляющая как основа будущей национальной идеи страны …

— Недавно я участвовал в работе конференции «Реформы Александра II» . 150 лет назад было ясно, что нужно развивать промышленность и поддерживать сельское хозяйство. А сейчас такое впечатление, что сельское хозяйство просто рухнуло. Это страшная ситуация для страны , потому что в России сельское население всегда было определенной демографической базой и вело более духовный образ жизни, чем городское. И влияние цepкви на селе было традиционно более значительным. К сожалению, сейчас и люди не те, и устои не те. Что можно сделать? Извлечь из всего русского мира абсолютные ценности и вместе идти вперед, создать новые духовные устои и подлинную этику. Конечно, церковь должна сыграть в этом созидательном процессе огромную роль, как во времена реформ Александра II. Помните, как заканчивался манифест?

«Осени себя крестным знамением, православный народ, и призови с Нами Божие благословение на твой свободный труд, залог твоего домашнего благополучия и блага общественного».